В настоящее время на территории стран СНГ активно ведется работа по созданию и совершенствованию законодательства о лизинге. В частности, деятельность по совершенствованию законодательных актов о лизинге осуществляется в Республике Казахстан и Украине, в июле 2002 года Президентом Кыргызской Республики был подписан действующий ныне закон "О финансовой аренде (лизинге)", в начале 2003 года внесены изменения в закон Республики Узбекистан "О лизинге", в конце апреля текущего года введен в действие закон Республики Таджикистан "О финансовой аренде (лизинге)".
В целом ряде государств нормы, опосредующие лизинговые отношения, включены в Гражданские кодексы, кроме того, созданы и специальные акты о лизинге. Таким образом, наличие и дальнейшее развитие соответствующей нормативной базы делает достаточно актуальной постановку вопроса об унификации национальных подходов и, прежде всего, о содержании свода единообразных норм, конкретизирующих гражданско-правовые аспекты международного (межгосударственного) лизинга. В этом контексте представляет интерес сравнительный анализ принципов, нашедших свое закрепление в Конвенции о межгосударственном лизинге (Москва, ноябрь 1998), и особенностей современных правовых механизмов государств Содружества.
Вопреки кажущейся простоте, работа по гармонизации правовых норм государств, имеющих близкие традиции правового регулирования, достаточно специфична и осложняется тем, что итогом ее должен стать акт, уточняющий сущностные гражданско-правовые аспекты лизинга и при этом характеризующийся гораздо более высокой степенью детализации последних в сравнении с положениями международно-правовых актов, унифицирующих нормы принципиально отличающихся правовых систем.
Изучение новейшего законодательства государств СНГ и тенденций его развития позволяет очертить круг вопросов, которые должны найти отражение в документе, содержащем единообразные нормы о лизинге, и объективно способном устранять правовые препятствия на пути международного лизинга в рамках Содружества. В большинстве своем это, кроме того, особые характеристики лизинговых отношений, получившие различное освещение в национальных актах и нуждающиеся ввиду практической значимости в их единообразном представлении.
Во-первых, в обсуждаемом акте максимально четко должна быть определена структура договорных связей и последовательность юридических действий, совершаемых субъектами лизинга.
Как известно, действующее законодательство России (ст.665 ГК РФ, ст.2 закона "О финансовой аренде (лизинге)") в качестве сторон договора называет лишь лизингодателя и лизингополучателя и предусматривает единственно возможный алгоритм действий субъектов в ходе реализации лизинговой операции, согласно которому заключение договора лизинга всегда предшествует заключению договора купли-продажи, то есть именно во исполнение договора лизинга лизингодатель приобретает в собственность на основании договора купли-продажи объект лизинга в целях его последующего предоставления лизингополучателю. Сторонами договора купли-продажи в российском законе рассматриваются продавец и лизингодатель (покупатель). Иное определяется, к примеру, законом Республики Казахстан "О финансовом лизинге", где допускается схема трехстороннего договора лизинга (ст.2 , 13 закона), который по смыслу ст.2 может стать альтернативой договору купли-продажи в части конкретизации отношений по приобретению лизингового имущества и связанных с этим обязанностей сторон. Аналогичный подход мы обнаруживаем и в п.3 ст.12 закона Кыргызской Республики "О финансовой аренде (лизинге)".
В законе Республики Узбекистан "О лизинге" воплощен созвучный Конвенции УНИДРУА о международном финансовом лизинге (далее по тексту - Оттавская Конвенция) подход, поскольку в нем прямо предусмотрено, что по усмотрению сторон договор купли-продажи объекта лизинга может быть заключен до или после вступления в силу договора лизинга (ст.14).
К сожалению, в частности, вопрос о характере юридической связи продавца и лизингополучателя непоследовательно представлен в Конвенции о межгосударственном лизинге, которая, с одной стороны, не содержит однозначно говорящих о наличии их договорной связи норм, с другой же, - свидетельствует об обратном (обязанность лизингополучателя в случае неисполнения соглашения уплатить по требованию поставщика определенную договором неустойку и т.п. (ст.8).
Учитывая постепенно формирующуюся судебную практику применения законодательства о лизинге и в целом серьезное значение, которое придается затронутому аспекту в национальном правоприменении, вполне очевидна недопустимость какой бы то ни было непоследовательности в его освещении на уровне акта международного. Российской судебной практике уже известны случаи, когда действия, совершенные в нарушение нормативных предписаний о последовательности действий субъектов лизинга, признавались арбитражным судом не соответствующими требованиям закона, а судебные акты, не давшие должной юридической оценки таковым, - необоснованными, и, соответственно, подлежащими отмене с передачей дела на новое рассмотрение. Показательным в этом смысле является постановление Федерального Арбитражного Суда Московского округа от 15.05.2000 (КГ-А40/1883-00), которым с учетом вышеуказанной мотивации отменены решение от 17.01.2000 и постановление от 13.03.2000 Арбитражного суда г. Москвы.
Во-вторых, в числе характеристик договора лизинга особого внимания заслуживают порядок расчета лизинговых платежей и срок договора. Ст.7 Конвенции о межгосударственном лизинге, придерживаясь правил Оттавской Конвенции, подчеркивает, что лизинговые платежи, подлежащие уплате по договору лизинга, рассчитываются с учетом амортизации всей или большей части стоимости предмета лизинга, таким образом, регулируемые настоящей Конвенцией отношения имеют преимущественно средне- и долгосрочный характер. Сказанное в целом не вступает в противоречие с лизинговой и современной нормативной практикой государств СНГ. Так, если законодательство РФ и Республики Таджикистан не устанавливает ограничений по сроку договора лизинга, то, к примеру, норма, аналогичная упомянутой ст.7, включена в параграф 2 "Лизинг" главы 29 ГК Казахстана (ст.570) и получила развитие в специальном законе, указавшем, что срок договора лизинга не может быть менее срока амортизации всей или существенной части стоимости предмета лизинга (ст.16). Несколько иной способ ограничения срока договора использован в узбекском законе "О лизинге", определившем, что имущество предоставляется лизингополучателю на срок, превышающий двенадцать месяцев (ст.2). Следует в этой связи лишь заметить, что выделение приведенного правила Конвенции о межгосударственном лизинге (ст.7) как квалифицирующей черты договора лизинга должно согласовываться с вопросом о видах лизинга, на которые распространяет свое действие этот документ. Между тем наряду с финансовым лизингом в числе последних Конвенция упоминает и оперативный лизинг (ст.3). Устранение подобного несоответствия отдельных положений международно-правового акта представляется весьма целесообразным.
Что же касается возвратного лизинга, который также прозвучал в ст.3 Конвенции среди видов межгосударственного лизинга, самостоятельное его выделение вряд ли может вызывать нарекания с учетом в том числе и того обстоятельства, что в новейших национальных нормативных актах подтверждается правомерность его практического применения. Причем сегодня мы видим констатацию данного факта как в специальных законах о лизинге (ст.4 закона России, ст.4 закона Кыргызской Республики, ст.5 закона Республики Таджикистан), так и в актах кодифицированных (ст.589 ГК Республики Узбекистан).
В-третьих, одним из ключевых вопросов, возникающих в процессе осуществления лизинговой операции, является вопрос о переходе права собственности на имущество к лизингополучателю. Вопрос этот в той или иной степени затронут в нормативных актах стран Содружества. И надо заметить, что при общности самого подхода к его решению в деталях нормативное регулирование все же разнится. В большинстве случаев законодательно закреплена возможность перехода права собственности, если это согласовано сторонами договора лизинга. Вместе с тем есть примеры закрепления в виде общего правила презумпции перехода права собственности на объект лизинга по истечении срока договора (ст.595 ГК Республики Узбекистан). Стоит, однако, подчеркнуть, что в этой части ст.595 ГК Узбекистана - логическое продолжение норм о лизинговых платежах того же параграфа 6 главы 34 кодекса. Лизинговый платеж здесь представляет собой возмещение лизингополучателем лизингодателю всех или большей части затрат на приобретение объекта лизинга, а также затрат, связанных с его поставкой и приведением в состояние, пригодное для использования по назначению, и доход лизингодателя (ст.590).
Унифицирующий национальные подходы акт должен учитывать, что в соответствии с законодательством стран СНГ, как правило, вопрос о выкупе лизингового имущества может регламентироваться как в договоре лизинга, так и в отдельном соглашении, заключаемом его сторонами. Поэтому при определении сферы применения этого акта целесообразно, чтобы правило о его применении, независимо от юридической судьбы объекта лизинга, отсылки к договору лизинга не содержало. Данная деталь юридической техники достаточно корректно представлена в ст.1 Оттавской Конвенции, но не учтена в ст.5 Конвенции о межгосударственном лизинге.
Затронув сферу применения последней, отметим, что критерии отнесения сделок к категории международных в целях данного акта прописаны крайне неоднозначно: ст.5 Конвенции о межгосударственном лизинге увязывает ее применение со случаями, когда осуществление лизинговых проектов ведут лизинговые компании и хозяйствующие субъекты не менее двух государств-участников Конвенции. При этом по смыслу ст.1 круг участников лизинговых проектов может трактоваться сколь угодно широко. Допуская таким образом многозначное толкование сферы применения, Конвенция, по сути, сводит на нет собственную практическую значимость.
В-четвертых, серьезную задачу международно-правового акта составляет систематизация прав и обязанностей субъектов, а также правовых последствий ненадлежащего исполнения ими принятых на себя договорных обязательств. Интересно обратить внимание на то, что кодифицированные гражданские законы государств Содружества, устанавливая диспозитивные положения о передаче объекта лизинга продавцом непосредственно лизингополучателю, оставляют участникам договорных отношений возможность выбора приемлемого для них конкретного варианта поведения (ст.668 ГК РФ, ст.571 ГК Республики Казахстан, ст.606 ГК Кыргызской Республики). Учитывая оптимальный характер такого решения, кажется вполне оправданным его воплощение и в Конвенции о межгосударственном лизинге. Между тем реализация настоящего подхода в Конвенции вызывает некоторые замечания.
Думается, что допуская осуществление продавцом поставки имущества как непосредственно лизингополучателю (ст.1, 8), так и лизингодателю (ст.7) и прописывая правила о месте исполнения обязанности по передаче товара (ст.7), совершенно уместно распространить действие этих правил на оба возможных варианта, не ограничиваясь уточнением и развитием лишь одной из предложенных ранее схем.
Кроме того, будучи актом прямого действия, обсуждаемый документ должен обладать всеми необходимыми свойствами реально работающего правового механизма. В этой связи существенно снижает регулирующую функцию Конвенции о межгосударственном лизинге фиксация в ней примерных перечней юридических последствий неисполнения или ненадлежащего исполнения сторонами обязанностей по договору, как это сделано в отношении продавца в п.9 ст.7.
В нынешних же условиях чрезвычайное значение приобретает единообразное и конкретное изложение подобных правил. Вполне наглядным примером в данном случае может стать упоминание об отличающихся принципах, устанавливаемых в законодательстве отдельных стран.
Так, в частности, наличие у лизингополучателя права на замену имущества с существенными недостатками в таджикском законодательстве поставлено в непосредственную зависимость от того, какая из сторон договора лизинга осуществляла выбор продавца, то есть если выбор был сделан самим лизингополучателем, права на замену объекта, обладающего неустранимыми недостатками, препятствующими его использованию по назначению, у лизингополучателя не возникает (п.1 ст.9 закона Республики Таджикистан "О финансовой аренде (лизинге)"). В нормативных актах других стран Содружества факт выбора влияет не на объем правомочий, направленных на восстановление лизингополучателем своих нарушенных прав, а на саму процедуру реализации этих правомочий, - возможность предъявления солидарных требований либо требований к солидарным должникам (ст.670 ГК РФ, ст.608 ГК Кыргызской Республики, ст.598 ГК Республики Узбекистан).
Наконец, в значительной модификации нуждается и понятийный аппарат Конвенции о межгосударственном лизинге, который не соответствует сложившемуся и формирующемуся сегодня в государствах СНГ правовому инструментарию.
Это, к примеру, понятия договора лизинга и лизингового проекта, которые не определяются, а лишь абстрактно характеризуются как юридические действия, направленные на установление, изменение или прекращение гражданских прав и обязанностей в отношении предмета лизинга; необоснованные с юридической точки зрения попытки разграничить категории "международный" и "межгосударственный лизинг"; определение понятия "сублизинг" как разновидности лизинга; упрощенно-узкое значение вещного права как права владения, пользования и распоряжения своим имуществом (ст.1); закрепление откровенно противоречивых гарантий неприкосновенности объектов лизинга (ст.13) посредством указания, что исключением из общего правила о недопустимости их реквизиции являются обстоятельства, носящие чрезвычайный характер, то есть именно те обстоятельства, которые согласно закону (ст.242 ГК РФ, ст.203 ГК Республики Узбекистан т.д.) становятся причинами реквизиции; целый ряд иных требующих устранения юридических погрешностей.
Остановившись лишь на некоторых вопросах, возникающих в процессе анализа Конвенции о межгосударственном лизинге, в заключение подчеркну, что она оставляет впечатление документа, нуждающегося в серьезной доработке. Принципиально новый уровень нормативного регулирования, на который выходит законодательство стран СНГ, диктует повышенные требования к качеству разрабатываемых в рамках Содружества унифицированных актов.
